Мой первенец был из громкоорущих самым убедительным. Даже старенькая участковая педиатр умилялась, уверяя, что такого ещё не встречала. Ежевечернее укладывание являлось самоотверженным подвигом материнства. Это я поняла, когда бог наградил меня через 4 года мудромолчаливой Софьей. А тогда считала, что так и трэба. В шутку молодой папаша называл сына Матвеёныш. Нам было по 19.
О чём это я? Ах, да! В тот памятный вечер вахта материнства вымучила меня как никогда. Соседи сверху гуляли. Я, закусив губы, качала свою плачущую лялю до 11 вечера. Потом покормила и пошла вести переговоры.
Дверь мне открыла тётя-утка. Разумеется блондинка, с халой на голове, тяжелые серьги, золотой зуб, белая синтетическая блузка со следами замытого пятна от селёдки под шубой, талия обозначена краем узкой юбки чисто условно, так как вся тётя, от второго бодбородка до колен-плотная, ровная, с незначительным выгибом с зади, сарделечка. Весело икая, она объяснила, почему они не перестанут шуметь. С широким махом в сторону комнаты, откуда доносился женский нестройный хор, она объявила, что у них большая радость: хозяйке квартиры исполнилось 50 лет!
Мои мольбы были напрасны; счастья материнства мне ещё испытывать и испытывать, а у них редкая радость! Раз в 50 лет такое бывает.
Я была вежливой девочкой и просто понуро ушла, недоумевая: 50 лет, что так веселиться-то? Уж я-то буду человеком и в 50, тьфу-тьфу-тьфу, а не пьяненькой уткой-сарделькой!
Сегодня я прилежно стригусь коротко-коротко и поддерживаю свой темно-каштановый натуральный цвет, не ношу полиестер. Но, обозревая себя в зеркало сбоку, печально констатирую сардельку хоть и пытаюсь вдохнуть живот до талии… Близится редкая радость — моё 50-летие…